Неточные совпадения
Полгубернии разодето и весело гуляет под деревьями, и никому
не является дикое и грозящее в сем насильственном освещении, когда театрально выскакивает из древесной гущи озаренная поддельным светом ветвь, лишенная своей яркой зелени, а вверху темнее, и суровее, и в двадцать раз грознее является чрез то ночное небо и,
далеко трепеща листьями в вышине,
уходя глубже в непробудный мрак, негодуют суровые вершины дерев на сей мишурный блеск, осветивший снизу их корни.
Да и в словесных науках они, как видно,
не далеко уходили…» — Тут на минуту Кошкарев остановился и сказал: — В этом месте, плут… он немножко кольнул вас.
Он пошел к Неве по В—му проспекту; но дорогою ему пришла вдруг еще мысль: «Зачем на Неву? Зачем в воду?
Не лучше ли
уйти куда-нибудь очень
далеко, опять хоть на острова, и там где-нибудь, в одиноком месте, в лесу, под кустом, — зарыть все это и дерево, пожалуй, заметить?» И хотя он чувствовал, что
не в состоянии всего ясно и здраво обсудить в эту минуту, но мысль ему показалась безошибочною.
Матрена. Тут близехонько. Только он
не прямо ходит, а круг большой делает, чтобы соседям виду
не показать. Таково
далеко уйдет, да потом и воротится переулками: глаза отводит.
Потом мать, приласкав его еще, отпускала гулять в сад, по двору, на луг, с строгим подтверждением няньке
не оставлять ребенка одного,
не допускать к лошадям, к собакам, к козлу,
не уходить далеко от дома, а главное,
не пускать его в овраг, как самое страшное место в околотке, пользовавшееся дурною репутацией.
От этого она только сильнее уверовала в последнее и убедилась, что — как
далеко человек ни иди вперед, он
не уйдет от него, если только
не бросится с прямой дороги в сторону или
не пойдет назад, что самые противники его черпают из него же, что, наконец, учение это — есть единственный, непогрешительный, совершеннейший идеал жизни, вне которого остаются только ошибки.
— Однако вижу, что ты чрезвычайно
далеко уйдешь по новой своей дороге. Уж
не это ли «твоя идея»? Продолжай, мой друг, ты имеешь несомненные способности по сыскной части. Дан талант, так надо усовершенствовать.
Надо заметить, что летом дикие свиньи отдыхают днем, а ночью кормятся. Зимой обратное: днем они бодрствуют, а на ночь ложатся. Значит, вчерашние кабаны
не могли
уйти далеко. Началось преследование.
Мои спутники рассмеялись, а он обиделся. Он понял, что мы смеемся над его оплошностью, и стал говорить о том, что «грязную воду» он очень берег. Одни слова, говорил он, выходят из уст человека и распространяются вблизи по воздуху. Другие закупорены в бутылку. Они садятся на бумагу и
уходят далеко. Первые пропадают скоро, вторые могут жить сто годов и больше. Эту чудесную «грязную воду» он, Дерсу,
не должен был носить вовсе, потому что
не знал, как с нею надо обращаться.
С реки Амагу мы выступили довольно поздно, поэтому
не могли
уйти далеко и заночевали на реке Соен.
Я хотел спуститься по реке Кулумбе до того места, где в прошлом году нашел удэгейцев, но Дерсу и Чжан Бао
не советовали
уходить далеко от водораздела.
Следующий день был 15 августа. Все поднялись рано, с зарей. На восточном горизонте темной полосой все еще лежали тучи. По моим расчетам, А.И. Мерзляков с другой частью отряда
не мог
уйти далеко. Наводнение должно было задержать его где-нибудь около реки Билимбе. Для того чтобы соединиться с ним, следовало переправиться на правый берег реки. Сделать это надо было как можно скорее, потому что ниже в реке воды будет больше и переправа труднее.
Дикие свиньи
далеко уйти не могли.
Из расспросов выяснилось, что в верховьях Динзахе у него есть фанза. В поисках чудодейственного корня он иногда
уходил так
далеко, что целыми неделями
не возвращался к своему дому.
В этих простых словах было много анимистического, но было много и мысли. Услышав наш разговор, стали просыпаться стрелки и казаки. Весь день я просидел на месте. Стрелки тоже отдыхали и только по временам ходили посмотреть лошадей, чтобы они
не ушли далеко от бивака.
После этого с ружьем в руках я
уходил экскурсировать по окрестностям и заходил иногда так
далеко, что
не всегда успевал возвратиться назад к сумеркам.
Относительно сторонних заработков, как увидит ниже читатель, южный сахалинец поставлен
далеко не в такое безвыходное положение, как северный; при желании он находит себе заработок, по крайней мере в весенние и летние месяцы, но корсаковцев это мало касается, так как на заработки они
уходят очень редко и, как истые горожане, живут на неопределенные средства, — неопределенные в смысле их случайности и непостоянства.
Если весна поздняя и мокрая, то огонь
не может распространиться везде,
не уходит далеко в глубь степей, и птица бывает спасена; но в раннюю сухую весну поток пламени обхватывает ужасное пространство степей и губит
не только все гнезда и яйца, но нередко и самих птиц…
Теперь, принявшись за это дело, я увидел, что в продолжение того времени, как я оставил ружье, техническая часть ружейной охоты
далеко ушла вперед и что я
не знаю ее близко и подробно в настоящем, современном положении.
Опасаясь, что дождь будет затяжным и в палатке придется сидеть, как под арестом, я решил, пока еще сухо, погулять по ближайшим окрестностям,
не уходя далеко от бивака. Я пошел по тропе, протоптанной медведями, но скоро ее потерял; тогда я направился целиною к соседним холмам.
На четвертый день ее болезни я весь вечер и даже
далеко за полночь просидел у Наташи. Нам было тогда о чем говорить.
Уходя же из дому, я сказал моей больной, что ворочусь очень скоро, на что и сам рассчитывал. Оставшись у Наташи почти нечаянно, я был спокоен насчет Нелли: она оставалась
не одна. С ней сидела Александра Семеновна, узнавшая от Маслобоева, зашедшего ко мне на минуту, что Нелли больна и я в больших хлопотах и один-одинехонек. Боже мой, как захлопотала добренькая Александра Семеновна...
Во всяком случае, она
не могла
далеко уйти.
— Чтоб я, — говорит, — тебе поверил, что ты назад
не уйдешь, ты должен мне сейчас из барской конюшни пару коней вывести, да бери коней таких, самых наилучших, чтобы мы на них до утра
далеко могли ускакать.
— Помиримтесь! — сказал Калинович, беря и целуя ее руки. — Я знаю, что я, может быть, неправ, неблагодарен, — продолжал он,
не выпуская ее руки, — но
не обвиняйте меня много: одна любовь
не может наполнить сердце мужчины, а тем более моего сердца, потому что я честолюбив, страшно честолюбив, и знаю, что честолюбие
не безрассудное во мне чувство. У меня есть ум, есть знание, есть, наконец, сила воли, какая немногим дается, и если бы хоть раз шагнуть удачно вперед, я
ушел бы
далеко.
Многие товарищи мои теперь известные литераторы, ученые; в студентах я с ними дружен бывал, оспаривал иногда; ну, а теперь, конечно, они
далеко ушли, а я все еще пока отставной штатный смотритель; но, так полагаю, что если б я пришел к ним, они бы
не пренебрегли мною.
Лягушка. Только шумели они, шумели — слышу, еще кто-то пришел. А это карась. Спасайтесь, кричит, господа! сейчас вас ловить будут! мне исправникова кухарка сказала, что и невода уж готовы! Ну, только что он это успел выговорить — все пискари так и брызнули! И об Хворове позабыли… бегут! Я было за ними — куда тебе! Ну, да ладно, думаю,
не далеко уйдете: щука-то — вот она! Потом уж я слышала…
И тотчас же пошли разговоры,
далеко ль они
ушли? и в какую сторону пошли? и где бы им лучше идти? и какая волость ближе? Нашлись люди, знающие окрестности. Их с любопытством слушали. Говорили о жителях соседних деревень и решили, что это народ неподходящий. Близко к городу, натертый народ; арестантам
не дадут потачки, изловят и выдадут.
«Поверь! — старуха продолжала, —
Людмилу мудрено сыскать;
Она
далеко забежала;
Не нам с тобой ее достать.
Опасно разъезжать по свету;
Ты, право, будешь сам
не рад.
Последуй моему совету,
Ступай тихохонько назад.
Под Киевом, в уединенье,
В своем наследственном селенье
Останься лучше без забот:
От нас Людмила
не уйдет».
…Ему приятно к нам ходить, я это вижу. Но отчего? что он нашел во мне? Правда, у нас вкусы похожи: и он, и я, мы оба стихов
не любим; оба
не знаем толка в художестве. Но насколько он лучше меня! Он спокоен, а я в вечной тревоге; у него есть дорога, есть цель — а я, куда я иду? где мое гнездо? Он спокоен, но все его мысли
далеко. Придет время, и он покинет нас навсегда,
уйдет к себе, туда, за море. Что ж? Дай Бог ему! А я все-таки буду рада, что я его узнала, пока он здесь был.
Лукашка сидел один, смотрел на отмель и прислушивался,
не слыхать ли казаков; но до кордона было
далеко, а его мучило нетерпенье; он так и думал, что вот
уйдут те абреки, которые шли с убитым. Как на кабана, который
ушел вечером, досадно было ему на абреков, которые
уйдут теперь. Он поглядывал то вокруг себя, то на тот берег, ожидая вот-вот увидать еще человека, и, приладив подсошки, готов был стрелять. О том, чтобы его убили, ему и в голову
не приходило.
Я
не пропускал ни одной выставки, подробно познакомился с галереями Эрмитажа и только здесь понял, как
далеко ушли русские пейзажисты по сравнению с литературными описаниями.
— Ну, да
не все ли это равно! — прервал Копычинский. — Дело в том, что они
ушли, а откуда: из сеней или из избы, от этого нам
не легче. Как ты прибыл с своим региментом, то они
не могли быть еще
далеко, и
не моя вина, если твои молодцы их
не изловили.
И настала тяжкая година,
Поглотила русичей чужбина,
Поднялась Обида от курганов
И вступила девой в край Троянов.
Крыльями лебяжьими всплеснула,
Дон и море оглашая криком,
Времена довольства пошатнула,
Возвестив о бедствии великом.
А князья дружин
не собирают.
Не идут войной на супостата,
Малое великим называют
И куют крамолу брат на брата.
А враги на Русь несутся тучей,
И повсюду бедствие и горе.
Далеко ты, сокол наш могучий,
Птиц бия,
ушел на сине море!
Порой ему — молчаливому и серьёзному — становилось так скучно смотреть на людей, что хотелось закрыть глаза и
уйти куда-нибудь
далеко — дальше, чем Пашка Грачёв ходил, —
уйти и уж
не возвращаться в эту серую скуку и непонятную людскую суету.
Объединенные восторгом, молчаливо и внимательно ожидающие возвращения из глубины неба птиц, мальчики, плотно прижавшись друг к другу,
далеко — как их голуби от земли —
ушли от веяния жизни; в этот час они просто — дети,
не могут ни завидовать, ни сердиться; чуждые всему, они близки друг к другу, без слов, по блеску глаз, понимают свое чувство, и — хорошо им, как птицам в небе.
Телятев. Василий Иваныч, в философии
далеко уходить не годится.
— Спросите-ка об этом у Наполеона.
Далеко бы он
ушел с вашим человеколюбием! Например, если бы он, как человек великодушный,
не покинул своих французов в Египте, то, верно,
не был бы теперь императором; если б
не расстрелял герцога Ангиенского…
Чебутыкин(в умилении). Славная моя, хорошая… Золотая моя…
Далеко вы
ушли,
не догонишь вас. Остался я позади, точно перелетная птица, которая состарилась,
не может лететь. Летите, мои милые, летите с богом!
Как бы
далеко ни
уходили слова — дальше их уносила песня; как бы высоко ни взлетала мысль — выше ее подымалась песня; и только душа
не отставала, парила и падала, стоном звенящим откликалась, как перелетная птица…
Боясь ли волков, или желание убить себя пришло внезапно и неотвратимо и
не позволило
далеко уйти — матрос застрелился в десятке саженей от костра: странно, как
не слыхали выстрела.
— Мы
далеко ушли, дядюшка Гро, а ведь как раз в это время вы подняли бы меня с жалкого ложа и, согрев тумаком, приказали бы идти стучать в темное окно трактира „Заверни к нам“, чтоб дали бутылку…» Меня восхищало то, что я ничего
не понимаю в делах этого дома, в особенности же совершенная неизвестность, как и что произойдет через час, день, минуту, — как в игре.
— Боже! боже!.. ну, так уж
далеко моя фантазия
не уходила! — продолжала,
не выдержав, Ида. — Польщу вам лишнею победою, и вы со всею вашей силой, со всем своим талантом громким, как пудель, ляжете вот здесь к моим ногам и поползете, куда вам прикажу!.. И все из-за чего? из-за того, чтобы взойти в пафос, потоки громких фраз пустить на сцену и обмануть еще одну своим минутным увлечением… да?
Наконец, Грацианов
ушел, я же, по обыкновению, начал терзать себя размышлениями. «Умник» я или «
не умник»? — спрашивал я себя. Самолюбие говорило: умник; скромность и чувство самосохранения подсказывали: нет,
не умник. А что, ежели в самом деле умник? — ведь здесь
не токмо река, а и море, пожалуй,
не далеко! Долго ли «умника» утопить?
И в довершение всего я снабжал пожертвованных и нанятых мною «защитников» сапогами на картонных подошвах и, прося у Бога побед и одолений, нимало
не думал о том,
далеко ли
уйдут на картонных подошвах мои ратнички…
Вообще зайцы
не уходят далеко с капканами, хотя бы попали одною заднею ногой.
В старину, как рассказывали мне тоже старые охотники, к волчьим капканам привязывали веревку с чурбаном или рычагом для того, чтобы попавшийся волк, задевая ими за кочки, кусты и деревья, скорее утомлялся и
не мог
уходить далеко; но потом этот способ был совершенно оставлен, ибо, кроме хлопот зарывать в снег веревку и чурбан, они оказывались бесполезными: волк перегрызал веревку — и охотники начали ставить капканы на волков и лис, ничего к ним
не привязывая.
В одно из посещений Мухоедова, когда мы
далеко ушли с ним вдвоем, я, желая исполнить свое обещание Александре Васильевне, издалека завел с ним речь о разных случайностях жизни и свел все на возможность увлечения, например, такой девушкой, которая может испортить порядочному человеку целую жизнь; вся эта мораль была высказана мной с остановками, перерывами, примерами и пояснениями, причем я чувствовал себя
не совсем хорошо, хотя и пользовался всеми правами друга.
Но вот женщина и мальчик с сапогами
ушли, и уже никого
не было видно. Солнце легло спать и укрылось багряной золотой парчой, и длинные облака, красные и лиловые, сторожили его покой, протянувшись по небу. Где-то
далеко, неизвестно где, кричала выпь, точно корова, запертая в сарае, заунывно и глухо.
Тетерев. Он
не уйдет далеко от тебя. Он это временно наверх поднялся, его туда втащили… Но он сойдет… Умрешь ты — он немножко перестроит этот хлев, переставит в нем мебель и будет жить — как ты, — спокойно, разумно и уютно…
Это был художник, каких мало, одно из тех чуд, которых извергает из непочатого лона своего только одна Русь, художник-самоучка, отыскавший сам в душе своей, без учителей и школы, правила и законы, увлеченный только одною жаждою усовершенствованья и шедший, по причинам, может быть, неизвестным ему самому, одною только указанною из души дорогою; одно из тех самородных чуд, которых часто современники честят обидным словом «невежи» и которые
не охлаждаются от охулений и собственных неудач, получают только новые рвенья и силы и уже
далеко в душе своей
уходят от тех произведений, за которые получили титло невежи.